|
Не сложилось...
Григорий Тер
24 февраля, вторник, первый день после праздника, натурально – день тяжё- лый.
В те стародавние времена 23 февраля не числился выходным днём, поэтому все праздничные мероприятия, как вид культурной самодеятельности
масс, происходили в непосредственной близости от рабочих мест.
Как водится, трудовой порыв подходил к логическому завершению часам к 11–12. Девчонки начинали доставать из пакетов заранее заготовленные
продо- вольственные запасы и ласково раскладывать их по тарелкам на сдвинутых в единую композицию столах. Пацаны доставали из таких же пакетов
закупленное спиртное, после чего процесс зарождался и постепенно начинал принимать форму массового праздника.
"С песнями и танцами отмечают дети свой праздник в младшей группе детского сада", – проговорил репродуктор торжественно и величаво. И у нас был
свой праздник с песнями и плясками, но ещё "у нас было с собой"... Изрядный объём искромётных напитков позволял нам ощущать себя счастливыми, бодрыми
и глубоко причастными как к советской армии, так и к военно–морскому флоту.
Праздничные действия обычно продолжались до 21–00, времени, когда оставаться на рабочих местах без предварительно оформленной заявки уже было
неприлично и не дозволено местным режимом.
Поэтому, как только стукнуло девять, все присутствующие: остаканенные мужики и разрумяненные барышни, в едином праздничном угаре обрушились на хату
к Андрюхе Нефёдову – как единственному аборигену близлежащих окрестностей.
Андрюха, двухметровый добродушный детина, год назад зачисленный на службу после института, немного поломался для приличия – мол, жена дома, всё
такое...., однако, был тут же сломлен мощным напором коллективного давления.
У Андрюхи мы посидели немного. "Потом ещё немного. А потом ещё немного. И ещё немного… пока, увы, совсем ничего не осталось".
На часах – второй час ночи. И тут все, вспомнив, что пора и честь знать и, что, пожалуй, не стоит слишком долго засиживаться, дружно принялись одеваться
и валить домой в направлении своих не терпящих отлагательств надобностей.
С утра в положенное время загремел будильник. На работу, дескать, пора... Башка, падла, трещит, настроение паршивое, изнутри
организма неприятный выхлоп...
Ладно, думаю, работать осталось всего каких–то 30 лет... К тому же досидеть до обеда, а там пивком в буфете злоупотребить можно... Поразмышлял,
представил, короче – слегка взбодрился.
Жена дрыхнет беспробудным сном как выхухоль, или сурок там какой–нибудь. Наверно тоже на работе крепко отметили, – подумал я и уныло побрёл соби- раться
на работу.
И всё шло своим чередом, до тех пор, пока я полностью одевшись, не начал натягивать штиблеты.
Это не мои ботинки! – сказал я в окружающую среду, – Мои – 43–го размера, а эти здоровые, как на амбала, и написано – 46... Хрень какая–то...
Ладно, на работе разберёмся, а то и так уже опаздываю.
Я засунул ноги в стоящие на полу безразмерные лапти, отдалённо напоминающие мои ботинки общечеловеческого размера, и несуразной походкой клоуна из
шапито быстро пошлёпал в них на работу.
-1-
_______________________________________________________________________
"Редкий щегол со шнобелем дочешет до середины Днепра. А если дочешет, так гикнется и копыта отбросит", – вспомнились мне чья–то хохма
при входе в рабочее помещение.
Сказать, что народу было меньше, чем обычно – значит, не сказать ничего!
16–этажное здание довольно крупного НИИ, не то чтобы совсем вымерло и превратилось в пепел, а вот: "Город–призрак", или "Летучий голландец" в
окружении светящегося ореола – это, пожалуй, те аллегории, которые приходили в голову при перешагивании порога послепраздничного учреждения.
Опустевшие коридоры и холлы ничем не напоминали о былой энергичной жизни госпредприятия и распространяли в окружающем пространстве не слишком нежный
и тонкий аромат вчерашнего праздника.
Наиболее крепкие из трудящихся, нашедшие в себе силы вовремя прийти на работу, сразу попрятались по своим каморкам и жадно отпивались: кто чаем,
кто минеральной водичкой, заботливо принесённой из дома.
Андрюха Нефёдов уже восседал на своём непосредственном рабочем месте. Дружелюбия его взгляд, направленный в мою сторону, не источал
никакого.
Я, конечно, догадывался, чьих ног были эти ботинки 46 размера, свободно болтающиеся на мне во всех направлениях, но вот то, что Андрюха припрётся
в моих – 43–го размера, я предположить решительно не мог. Всем своим видом потерпевший напоминал обиженного грудничка с занозой, застрявшей глубоко
под кожей, которая хоть и не вызывала особой боли, но напоминала о несправедливом к себе отношении.
– Как можно было не заметить такой существенной разницы? – динамично тыча пальцем в свои лапти, справедливо отреагировал он в ответ
на моё приветствие.
По большому счёту, парировать чётко сформулированный вопрос мне было нечем, поэтому, с целью поддержания статуса начальник–подчинённый,
было решено сразу перейти в наступление.
– А как можно не заметить, провожая гостя, что припёрся к Вам на огонёк нормальный адекватный человек, а ушёл – клоун, забывший всуе переобуться?
Заметив, что Андрюхина физиономия становится ещё более хмурой, я решил сменить тактику и немного приободрить его.
– Это ещё что? У меня один знакомый топорик приковылял на день рождения со сломанной ногой.
Гипс фиксирующий традиционный, костыли, как стильный аксессуар – всё, что принято у нормальных людей, с изувеченной нижней конечностью. Что они там
пили и в каких макрообъёмах? – оставим за скобками.
Погуляли, короче, отлично. А проснувшись по утряни у себя дома, топорик принялся искать костыли. Искал, искал костыли по кустам, травам и каменистым
глыбам – нет нигде аксессуара. Принялся названивать Игоряну – имениннику вчерашнему. Дозвонился не сразу, именинник ещё изволили почивать. А когда,
наконец, абонент вышел на коммуникацию, выяснилось, что костыли аккуратно стоят у него в коридоре, воздуха не портят, но красоты интерьеру никак не
добавляют.
Как инвалид добрался домой без костылей? – загадка.
Увидев на Андрюхином лице кисловатую улыбку, я добавил, – Вот такая хрень случается! – и усталый пошёл переобуваться в направлении
своего рабочего стола.
Посидев некоторое время в состоянии глубокой задумчивости, я приоткрыл папку с документами в хрупкой надежде вернуться к прерванным накануне делам, тупо
покрутил объект в руках и, во избежание переутомления души и тела, быстро закрыл её к едреней фени. Работать решительно не хотелось!
Голова желала вздремнуть и неотвратимо клонилась набок. Подперев её рукой, я бессмысленно уставился в пустоту, и на какой–то момент ушёл в отключку, так
что даже не заметил вошедшего Серёгу Кашигина из соседней комнаты.
-2-
_______________________________________________________________________
Осознав, что никто на него не обращает решительно никакого внимания, за- шедший быстро переместился в моём направлении и неожиданно
громко и пронзительно заорал,
– О, Роденовский «Мыслитель»! Работа мастера конца 19–го века! Оригинал хранится в музее Парижа, копия пылится в стенах родного института.
Я сумрачно посмотрел в сторону взбаламутившего душевное равновесие искус- ствоведа. С Серёгой мы учились в одном институте, он был на два курса старше меня,
но мы были знакомы, пересекаясь на кафедре СВЧ электроники, к которой оба были приписаны.
– О чём задумался так глубоко и неотвратимо? – продолжал доморощенный юморист–самоучка, не обращая никакого внимания на моё негативное
отношение к издаваемым им в тишине звукам.
– Глубокоуважаемый Сергей, извините, не знаю как Вас по батюшке, – начал я вежливо выходить из сонно–умиротворённого состояния, – А
думаю я так глубоко и неотвратимо о том, как лучше поступить: сразу ли Вас послать в пешее эротическое путешествие в места не столь отдалённые, либо
предварительно дать простое, понятное и нравоучительное напутствие! Такое, чтобы в нем была успокоительная и прочная мудрость...
Сам–то Вы, чего такой неожиданно–бодрый до огорчительности? Или вчерашний праздник прошёл мимо Вашей высокой персоны?
– Праздник–то мимо меня не прошёл, а вот излишества всякие нехорошие миновали стороной, чему я сегодня всячески рад и даже счастлив,
глядя на Ваши злые и постные физиономии, – полуобиженно ответил Серёга уже не таким молодцеватым голосом. Выразительно осмотрев присутствующих, он
продолжил,
– Я, конечно, вчера был бы и рад присоединиться к всеобщему ликованию, но долги перед сообществом, понимаешь, обязательства всякие, мать их за ногу...
Ты ж наверно в курсе, что я в институте преподаю вечерникам? Нет? А я преподаю...
Вот по этому поводу и зашёл в Вашу "дружественную" комнату с целью пого- ворить.
– Давай, мил человек, говори, а мы тебя внимательно послушаем.
Я зевнул, откинувшись на спинку кресла, а Серёга, присев на стул и вобрав в себя максимально–возможное количество воздуха, предельно быстро затараторил.
– Жена на работе вытянула путёвку на 10 дней по Болгарии и Югославии – навстречу братской древнеславянской культуре и теплу южных морей.
С отпуском я на работе договорился без всяких проблем, а вот в институте – засада. Сменщик мой, сучок, как почувствовал – занедужил в больницу с острым
аппендицитом. Сколько там проваляется, никто не знает, какие–то у него там осложнения с его грёбаным червеобразным отростком.
Подменил бы ты меня, коморадо, на пару недель, почитал бы лекции детишкам. Здесь же у нас сплошные все цифровики да топологи, а там тема совсем другая,
близкая тебе по осведомлённости – работа транзистора в усилительных каскадах. Может и меньший срок отмотать доведётся, если сменщик раньше очухается.
А я с Петровичем, деканом нашим, договорился – по 20 целковых тебе за лекцию в связи с форс–мажором, будь любезен, вынь да положь без промедления.
– Спасибо, Серёг. Во–первых, нас и здесь неплохо кормят, – прервал я его пулемётное стрекотание, – Во–вторых, ты с какой горы свалился?
Какой, нахрен, из меня Макаренко? Я – человек сугубо непубличный, малообщительный, да и вообще, у меня в горле начинает першить от излишества слов в
устной речи. Вот ты, меня хоть раз видел выступающим с какой–нибудь мудотенью на общем собрании? Правильно – не видел... Сижу себе тихо, никого не
трогаю... Согласен – проголосовал ЗА, не согласен – ПРОТИВ, пофиг – ВОЗДЕРЖАЛСЯ.
-3-
_______________________________________________________________________
– Зато на праздниках коллективных у тебя не особо в горле першит. Анекдоты точишь, тосты... Девки, вон, отдельские вечно рядом
трутся...
При последних словах Серёга размашисто взмахнул рукой, завершив торжественный круг на единственной присутствующей в помещении "девке" – замужней
Ленке Фёдоровой, симпатичной молодой блондинке с красивой высокой грудью и сексуальной родинкой над верхней губой.
– Да уж конечно, больно надо было... – быстро отреагировала она в ответ на направленную в свою сторону граблю.
– Вот видишь! – сказал я Серёге, всё ещё держащему руку в горизонтальном положении, – А потом, не надо путать взаимоотношения полов,
а также хмельные торжества внутри до боли знакомого коллектива с бурной общественной деятельностью, не говоря уже о способностях субъекта в моём лице к
преподава- нию.
Или ты решил выделить мне пару половозрелых особей из числа своих абитуриенток? И чтобы я с ними бухнул на должном уровне, повеселил их тостами,
анекдотами, историями из жизни... Ну а если хорошо пойдёт, так ещё бы спел и сплясал под аккомпанемент шестиструнной гитары?
Ладно, "коморадо", считай – убедил! Давай, объявляй конкурс – крокодилы нам в этом мероприятии не нужны. Всё сделаем в лучшем виде, да и остальная
молодёжь пусть послушает специалиста.
– А они там все бедные, прям так и заждались. Аж дрожат от нетерпения... – опять язвительно вклинилась в разговор Ленка Фёдорова.
– Не знаю, Серёг, что делать с этой злобно–насмешливой бабёнкой, – сказал я, строго посмотрев в её сторону, – Вместо того, чтобы тихо
сидеть и пахать на рабочем месте, она постоянно подслушивает и то и дело отпускает свои ядовитые комментарии в разнообразные адреса.
– А ты её передвинь в дальний угол параллельно Андрюхе, фиг чего она там услышит – пусть сидит себе и бубнит под нос сколько хочет.
– Хорошая идея, дружище, но нет... Жалко такую красоту задвигать в дальний угол. Уж больно хорошо смотрится в интерьере напротив
моего стола – есть куда истрёпанный глаз положить.
От такого сомнительного комплимента "красота" слегка порозовела щеками не столько от смущения, сколько от праведного негодования,
и демонстративно принялась что–то высматривать в окне.
– Да, Елена Николаевна, – радостно оживился Серёга, – Как же Вы так рано замуж вышли? Не сберегли себя для родного и близкого коллектива!
Замужняя Елена Николаевна отвернулась от окна и дерзко впилась взглядом в самые зрачки вопрошающего,
– А то–то я всё думаю и думаю, вот со всеми посоветовалась – а с Вами забыла, – сказала она и перевела взгляд в мою сторону, как–будто я был в числе
первых, родившихся под счастливой звездой, с которыми молодая посоветоваться не забыла.
– Мусье Лё Кашигин, – решил я встать на её сторону, – А помнится мне из Вашего сумбурного рассказа, что Вы и сами не сильно холосты.
В противном случае, мы можем предложить Вам отправить малознакомую и ничего не значащую для вас женщину по имени "Жена" в незабываемое путешествие
навстречу балканским Ловеласам, а самому прекрасным образом провести лекции как за себя, так и за того бедолагу с "грёбанным червеобразным отростком".
-4-
_______________________________________________________________________
Ленка довольно захихикала, мусье, напротив, надулся как индюк и поспешил сменить тему, которая его уже никак не забавляла.
– Вернёмся к нашим баранам! Бухать, конечно, не стоит, а то ни денег в деканате никому не дадут, ни меня по головке не погладят. А вот всякие там
фольклорно–жанровые артефакты, как–то: анекдоты, тосты, афоризмы – не то чтобы приветствуются, но с другой стороны, никем и не возбраняются. Вот у тебя
какой любимый анекдот?
– Про тёщу, которая срёт в борщ, – резко ответил я, в надежде, что Серёга, наконец–таки, от меня отвянет окончательно.
– Не слышал, расскажи, – неожиданно не оправдал он возложенных на него ожиданий.
Я нехотя и безрадостно рассказал весёлую, но довольно скабрезную историю о маме жены главного персонажа, её жёсткой борьбе за место
под солнцем в семейной иерархии, нестандартном восприятии сложившегося семейного уклада, а также вопиюще–неуважительном отношении к ценному пищевому
продукту, и с надеждой посмотрел на слушателя.
– Хороший анекдот, – сказал он с каменным лицом, – конечно далековато от темы лекций, но если пару слов убрать и заменить их на
умеренно–литературные... Почему бы и нет, в конце концов?
– По этому поводу есть ещё один отличный анекдот, – обрадовался я и, решив окончательно свалить упирающегося как осёл оппонента,
продолжил, – Слушай:
«Приходит в союз композиторов малоизвестный автор и говорит, что написал, дескать, новую песню, только вот название – пока рабочее, несколько смущает
его определённо. Песню послушали, всё нормально... А что с названием не так?
– "Эх, ё* твою мать" называется, – говорит автор, стыдливо потупив взгляд.
– Название хорошее, близкое к народу, – отвечает ответственный работник голосом покойного Леонида Ильича,
– Только вот "ЭХ" придётся убрать.
– Почему?
– Уж больно цыганщиной отдаёт"».
Воцарилась пауза.
– Что–то, как–то не очень Вы смешливы, господин учитель, – обрадовался я, глядя на окончательно загрустившего Серёгу, – Вроде и
не пили вчера ничего, а анекдот, как уникальное явление русской речевой культуры, не радует Вас, не веселит душу молодецкую.
Вон, Шурик Алексеев, выпил вчера поболе, чем за все новогодние праздники вместе взятые, и тот – сидит ко мне могучей малопьющей спиной, а плечи
подрагивают, видно весело ему.
– Так! Ладно, – наконец-то ожил Серёга, – Будем считать, что не прокатило. Анекдоты вычёркиваем из празднично–лекционного меню!..
Куда более уместным, как мне кажется, будет лаконичный и благопристойный юмор в стиле Татевоса Мамиконовича, – сказал он после короткой паузы и посмотрел
на меня с грустным ожиданием утверждения выдвинутой им кандидатуры.
-5-
_______________________________________________________________________
Почётный профессор Татевос Мамиконович Агаханян был заведующим кафедрой электроники в институте, который мы с Серёгой когда–то
заканчивали. Дядька был хорошо известен в учёном сообществе, стоял у истоков отечественной теории транзисторных устройств, к тому же был автором
приличного количества умных книжек и учебных пособий.
Из Армении он переехал уже лет как 30 тому назад, однако характерный восточный акцент с годами почти не растратил, мало того сумел сберечь его
практически в первозданном виде.
По большому счёту, на искромётный юмор в своих лекциях Татевос Мамиконович особо не разменивался, однако одно из его высказываний, произнесённое
однажды, моментально вошло в анналы крылатых выражений и стабильно держало первую позицию в хит–параде институтского юмора.
А дело происходило так:
Для кафедры заказали дорогущий буржуйский измерительный комплекс, содержащий в своих недрах диковинное для того времени устройство – цифровой фильтр.
Зачем заказали, для каких научных целей? – не знал никто, включая самого Мамиконовича. Может деньги бюджетные осваивали, может ещё чего – не суть.
Короче, когда его привезли, то на поверку этот агрегат оказался здоровенным металлическим ящиком с какой–то начинкой внутри, килограмм на 150 живого
веса. Четыре аспиранта и несколько примкнувших к ним студентов с кафедры со всех сторон окружили ящик и, дружно матерясь, обливаясь потом и оббивая
частями тел различные выступы, поволокли его на 3–ий этаж кафедры.
Так случилось, что профессор Татевос Мамиконович стоял в это время в холле кафедры, о чём–то дружелюбно беседовал со своим замом и аппетитно курил.
А когда вся эта братва с железным ящиком и облаком из проклятий проползала мимо него, он флегматично направил в их сторону дымящийся бычок и с
армянским колоритом произнёс фразу, впоследствии ставшую крылатой:
«СХЭМА СЛОЖНАЯ – РАБОТАТЬ НЭ БУДЕТ».
Какая была дальнейшая судьба этого агрегата – уже никому не интересно. Доподлинно известно лишь одно: когда его дотащили, поставили на заготовленное
место и включили – он не заработал.
– Да уж, Татевос Мамиконович – это сила, то что надо, сила – отвлёкся я от воспоминаний, – только, знаешь, старичок, давай–ка из
меню мы не будем вычёркивать анекдоты, а сразу вычеркнем меня, как носителя гнусных непристойностей. Ну вот нет у меня ни желания, ни способностей
обучать твоих великовозрастных лоботрясов.
– Да какие они великовозрастные – дети в основном после школы. Ты для них в своём преклонном возрасте будешь явным авторитетом.
Ленка опять тихонько захихикала, прикрыв ладошкой рот. Я погрозил ей кулаком и продолжил, начальственно глядя в её сторону,
– Детей у меня и самого полная хата. Таких, знаешь, вполне себе созревших ребятишек с недетскими фигурками, в платьицах школьных с фартучками и
костюмчиках с галстучками пионерскими... Так вот, не лезут в их сопленосые жбаны науки умные, как лбом не бейся ты о стену. Ну не моё это, брателло,
пойми... Не обижайся только...
Кстати, а ты сходи к Васе Константинову. Василий – человек отзывчивый, к тому же с ярковыраженным ораторским талантом. Он твоим лоботрясам без
фонетических шероховатостей и матерных излишеств любую лекцию сходу прочитает: хоть про транзисторные каскады, хоть про напряжённую политическую
обстановку в мире...
-6-
_______________________________________________________________________
– Василий Игоревич теперь – Главные инженеры! Шишка, персона важная во всех отношениях и малодоступная для простого смертного.
Пошлёт меня с моими мелкими заморочками в столь далёкие страны, что рекомендованные тобой места пешего эротического путешествия, да и страны
Балканского полуострова, кстати тоже, покажутся просто близлежащими населёнными пунктами. Так, что не пойду я к нему – и не уговаривай.
– Да я и не уговариваю, – сказал я откинувшись на кресле, – Не переживай, дружище, по–любому – всё будет зашибись! В финале все
поженятся, нарожают детей, проживут долгую счастливую жизнь и, как водится, довольные умрут в один день.
"Жаль только – жить в эту пору прекрасную уже не придётся ни мне, ни тебе" – Некрасов! "Железная дорога" – поэтическое произведение конца 19–го века!
Оригинал хранится в Российской государственной библиотеке, копия прозвучала в моём самобытном исполнении.
Залыбившись от собственной, как мне показалось, довольно удачной шутки, я повернулся в сторону Серёги и удивлённо посмотрел на него.
Бедолага тупо уставился в какую–то точку на стене и сильно напоминал мне меня самого получасовой давности. Скупая мужская слеза ещё не затронула его
страдающую душу, но тоскливое осознание невыполненной миссии вгоняло в безысходность, а панически настроенный ум твердил: – Всё пропало! Никто не
поможет. Остаётся одно – только лечь и умереть.
– Ленок, может, сделаешь ему искусственное дыхание? – бодро поин- тересовался я у равнодушно наблюдающей за муками страдающей души
блондинки.
– Перебьётся! – ответила Ленок неожиданно низким и огрубевшим голосом, – Сам ввёл человека в состояние транса, сам и выводи.
Она встала со стула и направилась к двери, продолжая бормотать по дороге всякие гадости:
– Мы тут все привыкли к твоим, мягко говоря, своеобразным шуточкам. А человек пришёл явно без иммунитета, вот и мается теперь токсикозом. Хорошо ещё
без рвотных позывов...
– Мужчина, может скорую? – бережно поинтересовался я у "умирающего".
– Да пошли Вы... Все Вы тут одного дуба жёлуди...
Воскресший начал отрывать своё многострадальное туловище от стула.
– Нет, нет, Серёг, мы хорошие! Хорошие, просто немного злые с похмела, – поспешил я его успокоить, похлопывая по плечу и подбивая
обратно к стулу. Давай, говори – когда у тебя следующая лекция? Может валерьяночки? Нет? Не надо? Ладно, а когда планируешь сигануть в братские объятия
родного нам соцлагеря?
На самом деле, – подумалось мне, – машину новую недавно: Я купил? – Купил! В долги не сильно, но: Залез? – Залез! Деньги, конечно, Кашигин предлагает
не ахти какие, но в хозяйстве по–любому лишними не будут, да и смотреть на него без слёз невозможно.
– В пятницу... Лекция – в пятницу, – ответил Серёга, потирая с зародившейся надеждой ушибленное плечо, – а отчаливать планирую в
четверг... ну, который на следующей неделе.
– Давай–ка мы с тобой так поступим, коморадо. До пятницы пара дней ещё есть, чтобы умную книжку полистать – подготовиться. Я её, так и
быть, полистаю, а в пятницу проведу пробное дебютное представление для твоих вечерников. Пройдёт перфоманс нормально – так и быть, подменю тебя на пару
недель, если НЕ НОРМАЛЬНО – извини, старичок, я тебя предупреждал...
-7-
_______________________________________________________________________
– Ну вот, наконец! Слышу речь не мальчика, но мужа. Давай так и поступим, конечно. Ты почитаешь, а я посижу, понаблюдаю, подкорректирую
если что.
– Я тебе посижу... подкорректирую... Наблюдать за мной он собрался. Учёного контролировать – только портить.
Приедем, представишь меня своему декану, и дуй напрямик к графу Елисееву за коньячком, колбаской какой–нибудь там хорошей, рыбкой копчёной..., ну, в
общем – сам сообразишь. И опять–таки, в зависимости от того, как пазлы лягут, возможны два варианта: либо мы с тобой после лекции выпиваем и закусываем
вместе за успех мероприятия и радиолюбительское братство, либо ты нажираешься в одинаре, нанося проклятие на тот день, когда имел безрассудство войти
в эту грёбаную комнату со своими не сильно дальновидными предложениями.
Вечером, вернувшись домой, я, не теряя времени, полез на антресоль, где в результате получасового балансирования на шатающейся во всех
плоскостях табуретке и громких проклятий в адрес Мукачёвского филиала фабрики «Укргипромебель», наконец–таки, откопал искомую книжку И.П.
Степаненко "Основы теории транзисторов и транзисторных схем". Засим был зверски отловлен затаившейся в засаде женой и обескнижен с целью тщательной
очистки источника знаний от толстого слоя архивной пыли.
И только после этого – с чувством выполненного долга лёг в кровать, открыл книгу на нужной странице и тут же вырубился глубоким сном бойца, просидевшего
два дня в глухой засаде.
***
Вечер пятницы наступил неотвратимо. В то время, когда большинство неизвращённых трудящихся шаг за шагом настраивались на уик–эндные
увеселения, мы с Кашигиным деловито свалили с работы и поволоклись в его институт на встречу с деканом факультета. Серёга вооружился предвкушением
предстоящего отпуска, я – потёртым манускриптом И.П. Степаненко и тревожным ожиданием чего–то непредвиденного.
Декан Василий Петрович Бердник оказался лысоватым дядькой лет 50–55 в очках и одутловатом коричневом костюме. Пристальные,
глубоко посаженные глаза и оттопыренная на окружающих нижняя губа указывали на его, с одной стороны, потенциально неприятный характер, с другой –
несоразмерно большая башка, крепко сидящая на невысоком туловище, явно свидетельствовала о значительных резервах его головного мозга.
Декан прочитал нам короткую и политически выверенную лекцию о высокой миссии профессорско–преподавательского состава в деле воспитания
молодого учёного, сделал упор на необходимости учёта политических и социально–экономических реалий, не обошёл вниманием и неразрешимые проблемы
империалистического профпросвещения в условиях монополизации капиталис- тической экономики, после чего замолчал и стал сверлить нас взглядом в ожидании
одобрительной реакции.
-8-
_______________________________________________________________________
А, собственно говоря, первой реакцией и было желание одарить его бурными аплодисментами, криками «правильно», «верно», зайтись в восторженном экстазе...,
как это обычно происходило на съездах компартии, однако Серёга, почувствовав подвох, быстро опередил меня.
– Всё ясно, Василий Петрович, учились, помним. Научный коммунизм, как и всё человеческое – не чужд нам и даже где–то близок к правде.
Пора уже, а то вот–вот звонок будет.
– Ладно, ступайте–ка Вы, Сергей Валерьянович, восвояси, а я пойду сам представлю Вашего протеже студентам, – сказал декан, явно
ожидавший несколько более почтительной реакции на произнесённую им речь.
Серёга не заставил себя ждать и свалил с быстротой молнии, а я понуро поплёлся за деканом в лекционную аудиторию, находящуюся на этаже, неподалёку
от деканата.
Аудитория была заполнена почти до упора. Её физические границы уходили куда–то вверх, как будто в бесконечность, в тишину
пространственной вечности, пугающей, зловещей и холодной. По проходам ещё шныряли отдельные, только что подошедшие студенческие массы, посылали
знакомым приветы, деловито рассаживались по местам, доставая из сумок толстые тетради, ручки и прочие атрибуты, необходимые для фиксации и
закрепления полученной информации.
Я стоял, глядя на это действие, слегка покачиваясь в прострации, и представлял себя в роли Бендера, которому предстоит завладеть вниманием всей этой
публики и превратить Васюки в столицу Солнечной системы. В ожидании начала действия я принялся нервно и интенсивно шарить по карманам, как бы в
надежде найти там ключи от лодки, в которой был уготовлен мой путь к бегству. Ключи я, естественным образом, не нашёл, зато прилично приложился локтем
в бок стоящему рядом расслабленному декану, абсолютно не предполагающему поиметь от меня такой подлянки.
– Я не нарочно! – быстро сориентировался я в ситуации, продолжая судорожно что–то искать в карманах.
– Не надо так нервничать, – сквозь зубы прошипел на меня обиженный декан, – И прекратите, наконец, эти идиотские и бессмысленные
конвульсии. Студенты ждут от вас осознанных действий и мыслей субъекта, способного давать им необходимые знания, а не эти непостижимые спазматичные
телодвижения.
Дождавшись пока все рассядутся, и наступит тишина, он бегло представил меня, пробормотал что–то ещё и быстро убежал, оставив меня
одного наедине с пристально устремившейся на меня публикой.
Постояв немного, помявшись на месте и всё ещё похлопывая себя по карманам, я произнёс фразу, которая, по всей видимости, и предопределила весь ход
дальнейших событий.
– Здравствуйте, дети! – сказал я, наконец, и тут же с досадой подумал, что всё идёт немного не так, как хотелось бы. А вернее, совсем не
так, и что работа языка определённо опережает работу мозга. Всё происходит как в плохом фильме с закадровым переводом. Сначала язык лопочет непонятную
хрень, а потом мозг мастерски переводит это на общепонятный язык, причём перевод оказывается значительно лучше оригинала.
– Какие они, в задницу, дети? – откликнулся, наконец, мозг, спустя некоторое время, – Особенно вон тот, на третьем ряду – здоровый
бугай с густой щетиной.
Поймав на себе пристальный взгляд, бугай поворочал далеко тянущимися из под стола ножищами и, не заставляя себя долго ждать, низким
утробным голосом огласил,
– А также инвалиды, люди пожилого возраста и беременные женщины!
-9-
_______________________________________________________________________
– Каков гад! – подумал я и, время от времени поглядывая в сторону его неприятной небритой физиономии, продолжил,
– Ладно, интерпретируем приветствие по–другому: Здравствуйте, уважаемые господа абитуриенты и писюсие здесь дамы!
– Во–первых, произношение и написание слова "интерпретируем" не подра- зумевает столь существенной разницы в виде невнятных,
маловразумительных и кашеобразных переборов, не имеющих никакого отношения к звукам родной речи, – опять вклинился мозг, на этот раз значительно
оперативнее предыдущего,
– Во–вторых, "За писюсих здесь дам!" – это тост, который произносится после 7–10 бокала, когда и так уже все веселы, расслаблены и в состоянии оценить
непритязательный юмор тостующего.
Я дождался, пока аудитория немного поутихнет и торжественно продолжил,
– На сегодняшней повестке дня, дорогие друзья, у нас значатся простейшие транзисторные каскады, расчёт режимов их работы, а также свойства оных в различных
схемах включения.
– А где Сергей Валерьянович? – прервала мою величавую речь неделикатная прыщавая девчушка с поблёскивающими брекетами на челюстях.
– Сергей Валерьянович изволили нас безвременно покинуть...
– Тьфу–тьфу–тьфу! – молниеносно отреагировал мозг и постучал о что–то деревянное внутри меня.
– Но, не так..., чтобы уж совсем..., конечно, – начал я подбирать слова, как бы оправдываясь, – Короче, отдыхает он..., на курортах...,
лежит в песках, рыбу ловит, пузо греет...
А я, в свою очередь, если карты лягут, подменю его на пару недель, пока он не смотает удочки и не вернёт свой отдохнувший организм в родные пенаты.
– Так, с этим разобрались, – подытожил я серьёзно, – давайте возобновим активность в деле постижения транзисторных схем.
Грамотно рассчитать транзисторный каскад – это, скажу я Вам, это не козявки из–под носа хавать и не шубу в трусы заправлять, а процесс, хотя и не
сильно запутанный, но крайне важный, если мы хотим, конечно, поиметь на выходе нормально функционирующее устройство.
Для начала рассмотрим три базовые схемы включения транзистора: с общим эмиттером, общим коллектором и общей базой. Именно в таком хронологическом
порядке мы и будем постигать азы схемотехнического искусства для детей всех возрастов, а также инвалидов, людей пожилого возраста и, само собой
разумеется, беременных женщин...
Сквозь помехи хихикающей аудитории отчётливо донёсся вопрос какого–то умника,
– А каскодные схемы, мы когда будем рассматривать?
– Пока не будем, – одномоментно ответил я, – Схэма сложная – работать не будэт!
И, постояв некоторое время в раздумье, добавил для усиления эффекта, – Вах, какая сложная. Эээ?
– С какого бодунца это она вдруг стала сложной? – напомнил о себе возмущённый мозг, – Два транзистора всего! Слышал бы Татевос
Мамиконович, что за хрень ты тут несёшь. Кого он выучил на свою голову? Ещё и глумишься над стариком. Задрал, понимаешь, скрюченный палец вверх. Эээ?
-10-
_______________________________________________________________________
Я подошёл к доске и принялся старательно, но сучковато рисовать принципиальные схемы, а также формулы, описывающие режимы их работы.
Сопровождающие слова не хотели гладко ложиться в свободные фразы, отражающие смысл моих живописных шедевров, и были такими же корявыми, как и само
изображение. Мел крошился и решительно отказывался равномерно ложиться на поверхность доски. В итоге, когда я повернулся к аудитории, продолжая что–то
бубнить и отряхивать изгвазданный мелом свадебный пиджак, публика одарила меня идиотическим хохотом. Кропотливо осмотрев себя со всех сторон, словно
пытаясь выискать зацепившегося за одежду клеща, я на всякий случай проверил гульфик и, окончательно осознав, что миссия невыполнима, сдался на милость
победителя и жалобно посмотрел в сторону угорающих.
Первой отреагировала на призыв прыщавая девчушка с брекетами. Она быстро соскочила со своего места, подбежала и сунула мне в анфас
непременный атрибут любой женской сумочки – маленькое складное зеркальце.
Так вот где собака зарыта! – подумал я, строя гримасы перед зеркалом, перемещая свёрнутые губы и натягивая кожу лица, как бы находясь в раздумьях, а
стоит ли сейчас побриться, или оставить всё как есть.
Физиономия была полностью обляпана грёбанным мелом и порядком напоминала лицо индейца племени Команчи, раскрашенного в боевой окрас для обретения
магической защиты.
Я вытер носовым платком измазанный облик и начал выстраивать горделивую, как мне казалось, позу полководца, дабы достойно отреагировать на сложившуюся
ситуацию. Я встал, вальяжно оперевшись на одну ногу, вторую расслабленно скрестил с первой, левую руку засунул в карман, правой опёрся на спинку рядом
стоящего стула.
– Так! – решительно сказал я, но в этот момент...
Спинка стула откинулась прежде, чем я успел подумать о списке мер по сохранению баланса и поддержанию тела в вертикальном положении. Сила тяжести,
направленная к центру земли, неотвратимо тянула моё нетренированное тело навстречу бесславию и позору.
– Довыпендривался, – злорадно прокомментировал мозг.
– Да, ё**ный ты упырь! – громко воскликнул я, наблюдая промелькнувшие на уровне глаз ноги.
– Оригинально! Какой – это там упырь? – живо поинтересовался бугай под всеобщее ликование, после того, как я встал и в очередной
раз принялся тщательно отряхиваться.
– Не надо умничать! "Человеку мыслящему" присуще произносить слова, адекватные сложившейся ситуации, а ...
Не успел я закончить свой нравоучительный спич, как приоткрылась дверь и в неё просунулась встревоженная голова декана.
– У Вас всё нормально? А то шум, незатихающий какой–то, на весь этаж... – сказала башка.
Сюр какой–то – пронеслось в моём обострившемся сознании. Говорящая голова, разломанный стул, бугай тут этот ещё... никак не
умолкающий... Закончится это когда–нибудь интересно?
Я торопливо посеменил по направлению к торчащей наружу части декана, как портрет похожей на голову рогатого оленя на стенке у охотника,
только лысой, без рогов и умеющей хорошо складывать звуки в слова.
-11-
_______________________________________________________________________
– Всё нормально, Василий Петрович, не волнуйтесь! – сказал я с максимальной убедительностью и, желая сдобрить сказанное успокаивающим
похлопыванием собеседника по плечу, похлопал его по лысине, в связи с труднодоступностью остальных частей его туловища.
От такой развязанной фамильярности декан резко втянул голову и пропал из поля моей видимости. Я же, в свою очередь, не преминул
воспользоваться его любезно проведённым манёвром и быстро захлопнул дверь перед самым его носом. Для закрепления достигнутого успеха я крепко схватился
за ручку двери и стал удерживать её в неизменно–закрытом состоянии.
Василий Петрович оказался не столь доверчивым и куда более активным, чем от него ожидалось. Он начал сильно дёргать за ручку, желая оказаться внутри
помещения, и, так или иначе, удовлетворить своё нездоровое любопытство.
– Сильный, Гад! – неожиданно для себя, громко и отчётливо протранслировал я, уперевшись ногой в стену и повернувшись верхней частью
туловища к грохочущей от смеха аудитории.
– Да уж... Что–то мне подсказывает, что орать это вслух было совсем не обязательно, – задумчиво сказал мозг, забивая последний гвоздь
в крышку гроба моей педагогической карьеры.
А, что Василий Петрович? А Василий Петрович ещё какое–то время подёргался в непоколебимо возвышающуюся перед ним закрытую дверь и
удалился с чувством тоски и печали, несбывшихся ожиданий, надежд и стремлений.
– Как и следовало ожидать – победила молодость! – отстранённо произнёс я, перемещаясь к своему преподавательскому месту, – Ладно,
давайте возвращаться к нашим баранам.
– Тогда уж – к нашим оленям! – под неутихающий хохот оскалился бугай довольной гримасой.
– Что, про оленя я тоже вслух орал? – спросил я у мозга, ничуть не надеясь на положительный исход.
– Да бес его знает, – поразмыслив, ответил мозг, – Шумно было, не слышно ничего... Хотя, я уже ничему не удивлюсь.
Тем временем раздался звонок.
– Как–то рановато, – сказал я, посмотрев на часы.
– Слава всеблагому Святому Имени Кришны! – ответил мозг, и мы оба застыли, уныло провожая взглядом расходящуюся публику, радостно
и оживлённо обсуждающую нахаляву увиденную премьеру моноспектакля.
И тут я почувствовал, что кто–то меня тихонько постукивает в бок.
Я повернулся. Рядом стояла прыщавая девчушка с брекетами и мило улыбалась во всю ширину своих сверкающих на электрическом свету челюстей.
– А Вы к нам ещё придёте? – спросила она, – С Вами прикольно!
Не успел я ей ответить, как меня опять кто–то долбанул в бок, уже значительно нахальней и чувствительней. Я вздрогнул от неожиданности
и открыл глаза...
Пресвятая Богородица...
-12-
_______________________________________________________________________
Рядом лежала моя родная, близкая и вполне себе бесценная жена. Она что–то полусонно бормотала по поводу будильника, пинала меня в бок,
а для усиления эффекта, ещё и выпихивала обеими ногами с кровати. Короче – совершала традиционный ритуальный обряд проводов супруга на работу.
Спасибо тебе, любимая, прекрасная, неземная!
Никогда я ещё так не торопился попасть на работу. Добравшись до института, я сразу побежал на аудиенцию к Кашигину, чтобы слёзно
покаяться и высказать ему своё категорическое и не терпящее возражений «НЕТ».
На удивление, Серёга не особо–то и расстроился, потому как вчера вечером позвонил воспрянувший болезный коллега с аппендиксом, сказал, что врачи его
обнадёжили и пообещали сохранить жизнь. Мало того, в середине следующей недели, по окончании реабилитационных мероприятий, его ещё и выпишут, лишив
халявного койко–места.
Будто гора свалилась с плеч моих. Я погрузил Серёгу в крепкие дружеские объятия и с чувством выполненной миссии, насвистывая какую–то легкомысленную
песенку, ушёл восвояси, дабы отдать свой трудовой долг Отчизне.
Вот такая, друзья мои, случилась со мной хрень!
Оглавление
|
